мое сумасшествие

1. ...грызть себя заживо...это неотъемлемая часть меня...
2. ...она притянула в меня все дерьмо, которое во мне...и она продолжает...
3. ...что-то меланхоличное и до боли грустное...
4. ...когда я в депрессии...то чувствую себя как-то вот так...
5. ...это что-то о расслоении личности...не всегда понимаю, кто из них я...
6.


Понятия не имею, как назвать сии "шедевры", так как, когда рисовала,не думала ни о чем...Могу сказать одно...все это внутри меня...и еще..на счет последней..это Белинда, которая во мне...она все еще там...

@темы: Креатив, творчество, мое сумасшествие

---

Последнее время рисую. Ничего особенного...просто гуашь и ватман А3....Есть такое понятие...не помню точно как называется...что-то вроде "бесконтрольное письмо"....когда ты просто водишь ручкой по бумаге и не думаешь о том что пишешь...просто пишешь...в итоге из твоего подсознания выходят слова и даже фразы, которые потом можно пытаться интерпретировать...так вот...я таким образом рисую...я никогда не знаю, что я хочу нарисовать...просто начинаю чиркать карандашом...выходят какие-то очертания...образы...но, когда я начинаю стараться что-то нарисовать или рисовать что-то определенное....какую-то идею...никогда не получается....может позже выложу плоды моего сумасшедшего разума...

@темы: Творчество, мое сумасшествие

---

Сделала несколько фоток в фотошопе...некоторые просто слегка подкорректировала, всякие прыщи и волосинки убрала, некоторые - изменила полностью...очень интересно ваше мнение.



ФОТКИ:





















Какая фотка вам нравится больше?

@темы: фото, творчество

---

Уже два раза ходила фоткать моделек...Первый раз был бодиарт (я вроди уже говорила)....а недавно еще на фотосессии снимала...получилось гораздо лучше и интереснее было, потому что было много моделей...правда это все в домашних условиях происходило, а не в студии..в студии дорого...но после фотошопа, я думаю, будет хорошо...

а еще на выставку ходила нашей местной художницы...там тоже нафотала..в общем, нарабатываю опыт пока...скоро на курсы опять...цены подскочили..надо было платить до Нового года...

@темы: фото, творчество

---

новый рассказ

только что закончила...



ТАЙНА





«…У тебя есть тайна

Храни ее, не выдавай

У тебя есть тайна

Держи ее, не отпускай…»

Flёur



У нее была Тайна. Тайна, которую она хранила почти с рождения. Тайна, которая впиталась в нее, словно материнское молоко. Тайна поглотила ее, окутала. Забила все внутренние щели. Каждый ее внутренний орган был окутан Тайной. Сначала была Тайна, потом родилась она. Тайна была везде вокруг нее. Девушка делала вдох, и Тайна проникала внутрь. Она выдыхала, и Тайна окутывала ее снаружи. Нежно, еле ощутимо касалась ее кожи, заставляя волоски подниматься.

И она хранила свою Тайну больше всего на свете. Оберегала ее. Никто не знал. Она чистила ее нежнейшим гусиным пухом. Кормила ее чистейшими ароматами. Грела ее своим дыханием. Разговаривала с ней на французском. Читала ей русских классиков и показывала черно-белые фильмы. Ходила с ней гулять на набережную и в парк. Шуршала для нее сухими осенними листьями и ловила языком хрупкие снежинки. Готовила ей зеленый чай с жасмином и курила вместе с ней кальян.

Тайна росла, хорошела с каждым днем, с каждым мгновением. Она становилась мягкая и невесомая, словно облако. Когда слезы текли из глаз девушки, она говорила сама себе: «Это плачет моя Тайна». Она пыталась успокоить ее хорошей музыкой или сладким чаем. Тайна любила сладкий чай и Луи Армстронга. Тогда девушка включала патефон и садилась в мягкое кресло, укутавшись пледом. Из динамиков доносилось: « What a wonderful world…». Она грела окоченевшие пальцы о чашку горячего и сладкого чая. Она ловила звуки музыки и пар от чашки. Она согревала и тело, и душу, и… Тайну. Тайна была в восторге!

Тайне нравилась такая жизнь, забота девушки. Она знала, что та любит ее, и не расстанется с ней ни под каким предлогом. Именно это и начало томить ее. Тайна больше не хотела быть неизвестной, вернее, известной только одной девушке. Она больше не хотела быть тайной. Она хотела быть Звездой. Известной, знаменитой звездой, о которой знали бы все. И однажды ночью, когда девушка заснула в кресле с книгой в руках, Тайна решила покинуть ее…

Проснувшись утром, девушка почувствовала себя неуютно. Она почувствовала, что ей не хватает чего-то жизненно важного. Не хватает до боли. Будто кто-то вырвал у нее кусок плоти. И теперь эта рана кровоточила и испускала неприятный запах. Запах гнили. Девушка была в растерянности. Она не знала куда деться.

С этого дня из ее глаз постоянно текли слезы, источавшие аромат жасмина. Она забыла французский язык. Больше не смотрела черно-белые фильмы. Вообще не смотрела никаких фильмов. Она перестала читать книги, и с удивлением обнаружила, что ей неинтересно творчество тех авторов, которых она ранее боготворила. Она ненавидела Армстронга и джаз вообще. Она больше не ходила гулять на набережную или в парк. Она вообще с того самого дня так ни разу и не вышла на улицу. Она не понимала, что происходит с ней. Она отключила телефон и никому не открывала дверь. Она спала днем, а ночью сидела в полной темноте. Она перешла на черный кофе без сахара и начала курить. Она только и делала, что пила кофе, курила и сидела на полу, раскачиваясь взад и вперед, уставившись куда-то во тьму. Ее взгляд был бессмысленный, отрешенный от всего на свете, даже от себя самой.

Каждое утро, когда девушка ложилась спать, первые лучи солнца безуспешно пытались пробиться через легкие шторы, но, натыкаясь на плотные, темные покрывала, которыми девушка завешала все окна. Она не хотела дня, не хотела солнца, не хотела жизни.

Каждый день она видела сны. Сны о своей Тайне. Она чувствовала аромат жасмина и слышала еле-уловимые звуки музыки Армстронга. Ей снилось, как они вместе смотрели черно-белые фильмы и читали произведения классиков. Снилось, как они сидели в кресле, укутавшись в теплый плед, и пили горячий чай.

Проснувшись однажды, девушка поняла, что у нее больше нет Тайны, что та покинула ее, сбежала, оставив ее совершенно одну. Она ушла к другим, абсолютно чужим людям. Девушке было больно осознавать, что ее Тайна, ее единственная и горячо любимая Тайна предала ее. Она боялась выйти на улицу, выйти в солнце. Думала, что даже солнце осудит ее. Что даже солнце больше не будет светить ей. Что листья больше не захотят шуршать под ее ногами.

Но она сделала это. Она вышла. Вышла в день. День, который сразу дал ей понять, что она тут persona non grata. Небо плакало дождем, но девушка совсем не промокла. Даже дождь не хотел больше касаться ее. Человек, которого она встретила, посмотрел на нее взглядом, полным презрения и поспешил прочь.

В ужасе девушка вернулась в дом. Она закрыла за собой дверь и сползла по стене вниз, не в силах больше держаться на ногах. Она закрыла глаза, а когда открыла, было уже совсем темно. Вдруг она услышала знакомые звуки музыки, доносящиеся из дальней комнаты. С трудом поднявшись с колен, она пошла на звук, держась руками за стены. Она открыла дверь и увидела в углу за шторой небольшое свечение. Девушка подошла и, опустившись на колени, заглянула за занавеску. Она увидела Тайну. Это была не ее Тайна, а чья-то чужая. Она была сильно напугана и роняла слезы. Ее бросил ее хозяин, как девушку бросила ее тайна. Он поспешил расстаться с ней, узнав о тайне девушки. Теперь он, как и все остальные, обладал ее Тайной, а она обладала его. Но обладал ли он ей на самом деле? Зачем ему нужна была Тайна, которую знают все, которая уже и не Тайна вовсе? Он предпочел слиться с серой массой рук, ног, тел и мозгов, которые только и ждут, когда им представиться возможность «порыться в чужом белье». Он предпочел общее частному, избавился от собственной Тайны, избавившись вместе с ней и со своей индивидуальностью. Он стал одним из зомбированных чужими тайнами фанатиков «грязного белья».

А девушка приобрела новую Тайну. Это было именно то, в чем она так нуждалась. Новая тайна не любила джаз и черно-белое кино. Не любила прогулки по набережным и зеленый чай с жасмином. Она предпочитала зарубежных авторов, цветное кино и тяжелую музыку, сладкий кофе с молоком и горячую ванну, горький шоколад и лимоны. Теперь она вместе ходили на рок-концерты, в кофейни и букинистические магазины. И девушка знала, что-то, кого когда-то предали, никогда не предаст сам.



04.02.2007г.

@музыка: Stone Sour - Through Glass

@настроение: преподнятое

@темы: творчество

---

начала писать новый рассказ...название пока "Тайна"..возможно потом изменю...потому что иногда начинаешь писать об одном, а потом получается как-то ссамо по себе, что совсем про другое...

@темы: творчество

---

день - дерьмо!

Сегодня у меня ни день, а полное дерьмо. Воду горячую отключили и еще в теле такое ощущение, будто меня колотили палками всю ночь.

Короче, этот мой рассказ вполне соответствует моему восприятию жизни на сегодняшний день.





И жить, и чувствовать, и плакать.





Comment se fait- il qu’il y ait sur la terre

Une femme seule déséspérée?¹

Мишле.

La mort sera ma suprême protestation

contre un monde de larme et de sang…²

Albert Camus



Осень. Вечер. Старый бревенчатый дом на окраине города. Он совсем не красив, не ярок. Он сер и уныл. На окнах нет ни занавесок, ни цветов. Одна лишь кошка, такая же серая, такая же унылая. Старая, уставшая от своей монотонной жизни кошка. Она, собрав последние силы, вылизывает себя, нежась в лучах холодного осеннего солнца. На скамейке около дома сидит женщина. Старая женщина. Она ничего не делает, просто сидит, смотря вдаль.

Ее фигура напоминает очертания лебедя: скрюченная спина, покатые плечи. Руки, казалось, высохли с годами, стали похожи на жесткие прутья. Лицо избороздили многочисленные морщины: большие и маленькие, глубокие и чуть заметные. Щеки впали, стали похожи на осевшие могилы. Губы ссохлись и полопались. Короткие волосы не стелились ковром, покрывая ее большую, неуклюжую голову, а были выдерганы клочками. Верхние веки поникли и свисали над глазами, подобно ветвям плакучей ивы, склонившимся к холодной воде, из-под которой пробивался чуть заметный, тусклый, почти угасший свет ее глаз.

Она сидела, сдвинув колени. Смотрела вдаль, сквозь череду “лысых деревьев”, за которыми виднелось ее прошлое, окаймленное кровавым закатом.

Она размышляла. О чем? Что она сделала? Она обманула всех, предала всех. Она стала одинокой. Одинокой и абсолютно свободной. Она считала предательство наивысшей степенью свободы, но она ошибалась.

Никогда ты не будешь свободна! Никогда ты не будешь одинока! Даже тогда, когда ты одна, ты не одна. Ты наедине с самой собой. Со своими мыслями, чувствами. Которые наполняют душу, забиваются в нее до отказа, во все ее уголки, во все ее щелки. Порой это мешает жить, мешает дышать. Собственные мысли мешают думать. Они переполняют тело и сочатся наружу слезинками на ресницах, влажностью под глазами, стекают по шее вниз к груди, лаская ключицы, омывая их своей соленой влагой, которая впитывается обратно. Плюнь в лицо тому, кто скажет, что ты проливаешь свои слезы напрасно, что ты теряешь свои чувства! Нет! Все возвращается. Все возвращается и ты плачешь снова и снова, не теряя ни мыслей, ни чувств. Ты остаешься зависимой от них. Ты теряешь свою свободу. Лишь мертвые обладают полной свободой. Они свободны от мыслей, чувств, ощущений. Это одиночество, эту ценную свободу они получили бесплатно, никого не предав.

Раскаяние – это предательство себя самим собой, самооскорбление. Она раскаялась, предала себя и освободила обманутых ею от туманной дымки лжи, лицемерия и жестокости, витавшей в воздухе и затмевавшей глаза. Она сдернула с них пелену обмана, которой они были укутаны раньше. Раскаяние страшило ее, она не хотела сознавать, что одиночество – это не свобода, а отрешение от реального мира. Она поняла, что лучше быть запачканной чувствами, чем быть свободной и одинокой. Она поняла это, но было уже слишком поздно. Она сама сплела себе этот кокон. Кокон одиночества, лжи и предательства. Она осталась одна. Наедине со своими мыслями, чувствами, со своей болью, которая переполняла ее, которой не было места внутри, которая сочилась слезинками, сбегающими вниз ручейками, пачкающими шею потоками чувств. Но она не хотела больше отмываться от них. Она хотела быть грязной, запачканной, липкой и

источающей запах разврата и похоти, запах чувств, мыслей, переживаний. Но она была настолько стара, изрыта траншеями морщин, в которых догнивали останки ее прежних

ощущений, что новым, живым, непорочным чувствам не было места на ее теле и в ее душе. Одинокая, заброшенная, преданная самой собой она была обречена умереть в изгнании, в которое она сама себя впустила.

Она встала с серой скамейки, зашла в свой серый дом, задернула серые шторы и легла на серую кровать. Ее глаза смотрели в потолок. Бессмысленный взгляд ее серых, бездонных глаз померк навсегда, унося с собой надежду на то, что можно жить и чувствовать, и плакать.



________________________

¹ Как это могло случиться, что на свете живет такая одинокая отчаявшаяся женщина?

² Смерть будет моим наивысшим протестом миру слез и крови…



15.11.2001г.

@темы: Творчество

---

а вот мой новый рассказ

Это мой новый рассказ,почитайте..отзывы присылайте по адресу [email protected]





Любовь? – Нет. Безумие? – Да!



К ненависти можно привыкнуть,

к любви привыкнуть невозможно.

Жан Ануй.



I. ОНИ.



Говорят, что от любви до ненависти один шаг. Они сделали этот шаг. Они ушли от любви, которой и так не было в ненависть, которая повсюду. Они шагнули из ниоткуда вникуда. Они просто спутали любовь с ненавистью, ведь ненависть также может ласкать, но тут же бить, отталкивать и разрывать на части. Она может быть нежной, обходительной или страстной, страстной до боли, до тоски, до ломки в костях. Она может надломить душу, разорвать мысли, утопить чувства. Хоть ненависть и смертный грех, она лучше любви. Ненависть не лжет. Она колет глаза тонкой, как иглы, как шипы правдой, она срывает волосы, разламывает пальцы, разрывает рот, сдирает кожу, но не лжет. Любовь проделывает то же самое, но прикрываясь личиной добродетели. Любовь полна лицемерия, оно сочится из нее, словно липкий мед сквозь соты, и они летели на этот мед, как стая помойных мух, польстившись его ароматом. Но ненависть не терпит лицемерия, и налетела на мед огромным облаком черного, густого дыма. Прихватив с собой безумие, ненависть захлестнула их обоих, пробудила от забытья, смыла дурманивший аромат лицемерия. Остальное сделало безумие…





II. ОНА.



Она пьет черный кофе и курит сигареты одну за другой, она читает книги и дышит ими, она смотрит фильмы и живет в них. Для нее важны лишь образы, заимствованные из реального мира. Она красит глаза черным так, что они начинают слезиться и создается впечатление, что она плачет. Это впечатление реально. Она плачет молча, без единого звука, без единого всхлипа. Когда влажность слез испаряется, выступает их соль. Она осыпается на скулы, на шею, на грудь. Она разъедает ее тело снаружи. Изнутри его разъедает печаль, тихая, безмолвная печаль, печаль от разочарований в реальном мире, дверь в который она захлопнула сама, захлопнула с такой силой, что отлетела вера в любовь, висевшая на ручке. Она упала и разбилась вдребезги, разлетелась на бесчисленные кусочки, которые забились далеко в самые дальние, самые темные уголки ее души и остались там гнить и разлагаться на мелкие неприглядные частицы, остались там источать запах, подобный запаху комнаты, в которой три дня пролежал покойник. Да, у мертвой любви отталкивающий запах грязи, смешанный с запахом пота, алкоголя и сигаретного дыма. Мертвая любовь выглядит жутко. У нее пожелтевшие от постоянного черного кофе зубы и не покидающая рот сигарета. Ее ногти изгрызены почти до основания, а их остатки замазаны черным, ее пальцы сухи и холодны, словно тонкие ветви осеннего дерева, ее губы, хранящие в себе острые кусочки обкусанных ногтей, потресканы, рот разорван криком, глаза впали так глубоко, что могут видеть лишь горбинку острого носа. Раньше они были полны дождевых слез, а теперь усыпаны белой солью, словно снегом - осенние слезы дождя сменились снегом зимы. Мертвая любовь ничуть ни краше живой смерти. Она также крадет жизнь, крадет бесстыдно, без разрешения, без предупреждения, крадет и уносит далеко за границы реальности, оставляя тело безжизненным, бездушным существовать в рамках своего нереального выдуманного мирка.

Сначала тело пытается бороться, постоянное курение и алкоголь вызывают отрыжку, а вскоре и рвоту, огрызки ногтей кровоточат и гноятся в распухших губах, пальцы ломит, словно их зажали в тисках, кожа истончается, становится видно, как кровь течет по венам, глаза краснеют от постоянной бессонницы настолько, что эфемерный мир весь делается красным: красное тело, красные книги, красные сигареты и вино, любое вино становится красным. Но однажды соль разъедает их до такой степени, что они перестают видеть. Красный мир сменяется черным: черное тело, черные книги, черные сигареты и вино, любое вино становится черным.

Но постепенно тело привыкает. Его уже не рвет от привкуса черного вина, оставляющего на зубах несмываемый налет, не рвет от горького вкуса черных сигарет на черном языке. Вино со вкусом чернил, сигареты со вкусом горечи и черный кофе, обжигающий черную глотку. Тело истончается, сквозь него сочатся разбитые чувства, испачканные пеплом, словно вода сочится сквозь сито. Но скоро оно совсем очерствеет, станет твердым, как камень, закроется, затянется, словно порез острой бритвы на запястье, чувства перестанут проникать внутрь. Даже в ее аморфном мире ей слишком много места, слишком много ее среди нее, ей не тесно даже в рамках своего тела, в том коконе, в который она сама себя поместила. Она променяла аромат жизни на смрад одиночества.



III. ОН.



Он жил только ради нее, делал все для нее, но она не ценила, она не любила и он выкинул ее из своей жизни. Теперь только обида, боль и разочарование, только абсент и размытые образы. Он заперся в собственном доме и замкнулся в себе; он задернул шторы и закрыл глаза; он потушил свет и погасил чувства. Он ограничил пространство рамками своего тела и своего дома, и в этом пространстве была лишь тьма, лишь темные мысли и темные чувства, витавшие повсюду. Абсент стал его другом, сигареты подругами. Он говорил со стаканом, рассказывал ему все, а потом выпивал его содержимое вместе с собственными слезами и болью, впитавшейся в абсент, и снова был полом ими. Его тело высохло, глаза потемнели, взгляд померк. Абсент разъедал его губы, сигаретный дым - глаза.

В его голове лишь мысли о ней, смешанные с прядями длинных волос, проросшими внутрь. Они растут вглубь, прорастают так, что торчат уже из ушей, из носа и изо рта. Они обволакивают язык, забивают рот до отказа, уже нельзя произнести ни единого слова, издать ни единого звука.

От одиночества он посинел, стал совершенно синим, синим от горя, синим от холода. Он твердый как лед, напряженный как оголенный нерв. Он зол, жесток и несчастен. Он чувствует, как безумие подкрадывается к нему. Оно сзади, выглядывает из-за спины, смотрит своим пустым, но манящим взглядом. Оно тянет его в ночь, во мрак, в вечную пустоту, в которой лишь леденящий мысли мороз и разрывающий плоть ветер, который превращает тело в ошметки. Оно становится похожим на кусок гнилого, бесцветного мяса, которое пролежало в теплой воде вечность. Вечность и безумие превращают тело в разлагающуюся массу, кишащую червями и источающую запах одиночества.

Его волосы поседели, но не стали белыми, они лишь стали старше и тяжелее. Они тянули его вниз, и он, склоняясь под их тяжестью, становился все меньше, все суше, все тоньше. Он был обвит ими, словно змеями, и они высасывали из него мысли, опустошали его тело. Словно комар, сосущий вену, они раздувались и становились все больше, все тяжелее, все краснее.

Его глаза впали, словно их кто-то тянул изнутри, и не видели ничего кроме густых, красных бровей и острого носа, из которого все время текла кровь, добавляя красноты волосам, заполняющим рот, который был настолько забит ими, что чувствовалось, как кровь пульсирует в ушах. И это еще больше приближало его к безумию, которое уже тянуло его к себе за волосы, торчащие из ушей.

Тишина. Тишина нарастала и в одно мгновение стала настолько невыносима, что превратилась в густую пену, заполняющую всю комнату.

Он был полон одиночества, которое затягивало его чувства, словно края зарастающей раны от неровного пореза ржавой бритвы.







IV. ОНИ.



Где он теперь? Он так и остался в этой вечности с безумием в глазах и одиночеством в душе, и горькие слезы дождя лишь сменились обжигающим снегом зимы. Его слезы замерзли, не успев блеснуть своей соленой влагой на груди или шее. Его безумие одолело его, затащило под землю, привязало его к корням деревьев и оставило на растерзание голодным червям. Словно бездомные собаки они будут рыскать во тьме в поисках пищи пока не найдут его. И тогда набросятся на его мягкое тело и вопьются в его гниющую плоть и съедят без остатка.

А она? Что стало с ней? Что осталось от нее? Лишь маленькая кучка пепла, которую подхватил безжалостный ветер и унес на своих сильных, могучих руках вдаль, за границы мира. Так далеко, где бывает только он, сам ветер. Он проносил ее над океанами полными соленой воды, такой же соленой, как ее слезы; он хлестал ее тонкими, как жгут ветками деревьев, такими же тонкими, как и ее руки; он изранил ее острыми, как иглы льдинками, такими же острыми, как и ее взгляд; он опалил ее на жгучем солнце, до бесконечности замораживал ее зимними вьюгами, такими же безграничными, как и ее душа…



Зачем им была нужна эта любовь? Она была одинока. Она любила каждого из них по отдельности и никогда вместе. Она ласкала ее своими поцелуями, острыми, как лезвие бритвы, его - горячими, как огонь прикосновениями. Она привела их к безумию, к ненависти. Их чувства умерли, очерствели, засохли, закрылись. Она не любила их, она с ними играла, играла в безумие.









12:06:2005г

@темы: Творчество

---

Темно снаружи, холодно внутри



…тебе нужны страдания плоти,

чтобы не думать о страданиях души…



…настоящая человеческая жизнь

начинается по ту сторону отчаяния

Жан-Поль Сартр,

“Грязными руками”



С каждой прожитой минутой она умирает, с каждой секундой приближается к смерти. Она ждет полного краха, раздробленности, душевной нищеты, полной пустоты. Она ждет тумана, ночи, сырости и грязи. Она ждет долго, больно. Лицо в поту и руки холодеют, ногти вырваны с корнем. Кровь. Она чувствует свою кровь, пресный запах крови. Холодный взгляд направлен на стрелки часов. Она ждет. Но ведь можно и не ждать! Нужно лишь бритвой по венам, нужно лишь голову в петлю, один шаг из окна. В никуда.

Но не успела. Опоздала. Он сам закрыл над ней крышку гроба. Он поставил подножку, и она упала. Теперь темно. Лишь черви, копошась в ее теле, смердят, утопая в самих себе. Но ей не противно, не страшно, не жалко. Отдаться им! Их сотни, тысячи, сотни тысяч. Они ждали, когда она придет, и они набросятся. Снимут одежду, кожу. Снимут все. Съедят до костей, до пепла. Лишь пепел и кости, томящиеся в деревянной коробке.

Они въедаются все глубже, в самое сердце, в душу, от которой остались одни лохмотья, обрывки. Она стала похожа на решето, сквозь которое просеивают ее любовь, превращенную в пыль. Лишь пыль и мгла, лишь смрад и черви, лишь крышка гроба над головой и два метра сырой земли.

Но слезы сочатся, смешиваясь с грязью, остатками разлагающегося тела и червями. Слезы, которые, высыхая, оставляют соленые дорожки на впалых щеках и тонкой шее. И мокрые ресницы тянут вниз, на дно.

Он отнял ее любовь, выскреб ее душу, и, поднеся к обрыву, отпустил. И она летела. Молча. Так долго. Ни слезинки из глаз, ни упрека из уст. Лишь ветер по щекам, лишь камни по спине. Она видела небо. Голубое-голубое. Последний раз она видела небо. Таким. Он накрыл его черным плащом вечной ночи. Теперь оно смотрело на нее тысячей слезящихся глаз, готовое разрыдаться в любой момент. Она темнее ночи, чернее тучи.

Тошно, тошно. Все давит, разрывает на клочья. Лопаются красные от слез глаза. Лопаются вены. Бурлящая кровь разъедает их, съедает их без остатка. Руки в кровь, пальцы бритвой. Губы ссохлись, треснули, лопнули – не смочить, не исправить. Глаза застыли, нет слез. Лишь мысли, мысли, везде мысли. Им тесно в голове и они болтаются сзади длинными, черными нитями, переплетаясь друг с другом в беспорядочные клубки. Тянут так сильно, что открывается рот, рождая стон. Слабый, хриплый, еле слышный, еле уловимый стон. Рыдание без слез, смех без улыбки.

Мысли испепеляют ее, даже мысли съедают ее без остатка. Холодные, черствые мысли. Чувства замерзают, но не остывают. Холодно, так холодно. И пар изо рта, и обледенели губы, и рассыпались пальцы …

Темно. Темно. Она ждет темноты и холода, пустоты, пропасти, провала. Шагнуть, не ждать. Всего один шаг. Уже темно. Темно и холодно. Они молчат. Леденящее молчание. Она их чувствует лишь кожей, холодной кожей своего тела.

Но вдруг оттаяла! Обнажена до костей. Уже не холодно, но по прежнему темно, темно и спокойно. Лишь ресницы все еще хранят на себе привкус соли, лишь горечь в ушах, и длинные белые волосы секутся, ломаются и падают вниз, в холодную темноту.

Море. Ветер. Он бесстыдно ласкал ее кожу, но, внезапно пугаясь, прятался в волосах, теребя их и играя с ними. Перебирал каждый волосок, заходя то с одной, то с другой стороны, касался уха, шеи, сбегал по груди вниз к ее ногам, облизанным морем, пытаясь закутать их, согреть. Прикосновения моря оставляли на себе серебристый налет, который, ласкаясь, уносит ветер. Все. И лишь жалкая оболочка на берегу, глупая оболочка полная слез.

Все… и вздох, и ветер!









21.04.03г.

@темы: Творчество