бесконечность

Господи, как мне это уже все надоело!!! Плакать изо дня в день. Боюсь сойти с ума, боюсь упасть ниже черты, провалиться сквозь дно и завязнуть там в темноте навсегда. Я конечно человек темный и люблю ночь, но иногда хочется разрядиться и выдти на свет. Но очень ненадолго. Сейчас именно этого хочу. Немного света на мою чернеющую от горя и седеющую от тоски голову. Слезы уже заполонили все вокруг, даже руки мокрые по локоть. Глаза тоже уже похожи не на глаза, а на их потускневшее подобие. Короче, мне херово. Неужели это будет длиться бесконечно?

@музыка: Negative "About my sorrow"

@настроение: грусть

---

слезы

Блин, второй день уже реву. Потому что совсем запуталась в своих мыслях, в своих чувствах. Уже башка пухнет, такое ощущение, что она, с одной стороны стала мягкая, словно хлеб, размоченный в молоке, а, с другой стороны, стала твердая, как сталь. Уже на плечах не держится. Но самое главное, я впервые не могу выразить словами то, что во мне творится и это меня беспокоит.

---

я дома

О, Господи, я дома!!!

Привет всем, кто меня ждал. Проходите на чашечку кофе и сигаретку. Усаживайтесь поудобнее, я расскажу вам про свою поездку...



Музыка:

Во-первых, к моему величайшему разочарованию, мы поехали не через Москву, а на машине через Новосибирск. Как я и предполагала, всю дорогу мои уши раздражало радио Шансон. Как только я села в машину, до моих ушей сразу же стали доноситься всякие гнетущие слова типа "малолеточка", "зона", "мама, я уходил мальчиком, а вернулся стариком" и т.д. Это очень омрачало мою, и без того тягостную, поездку.



Жеребенок:

Как я уже говорила, мы ехали через Новосибирск. Это ужастный, серый город, его вообще нужно стереть с карты (но это мое субъективное мнение). Ехали мы до этого сраного Новосиба 4 часа на машине. Это был кошмар! Ехали довольно быстро, но в один момент машина притормозила, я выглянула в окно и... о боже!!! На проезжей части лежал жеребенок. Он был мертв. Его мать склонилась над ним. Не в силах что-либо сделать, она беспомощно смотрела по сторонам. Это ужастно, когда умирает ребенок, что же говорить о животных. На самом деле, я думаю, они переживают не меньше нашего, быть может только это не так заметно, потому что животные не умеют плакать и мы не видим их слез.



Облака:

Они сверху совсем иные. Они выпуклые, пушистые, как мех ангоры и кажутся такими сладкими, будто сахарная вата. Хочется дотронуться до них, ощутить их прикосновение к своей щеке. Пронизанные солнцем, они кажутся совсем невесомыми. А сегодня, когда самолет пошел на посадку, у меня в плейере играли Negative и их душераздирающая About my sorrow. Я почувствовала, как что-то внутри меня наполняется неизвестно чем, но таким огромным и таким глубоким, что это чуть не вытеснило слезы, и они были готовы выпасть из глаз, но я сдержалась. Представляете, это ведь только у меня в ушах такая музыка, у остальных - гул самолета, рыгание в картонные пакетики, сосание конфет и страх, они явно были бы в шоке, если бы я заревела, да еще бы и спела чуток под влиянием эмоций. Так. Стоп. О чем это я? Я же ярая пессимистка, а говорю, о каком-то чертовом солнце и облаках, мягких, как пух.Хватит!!! Тьма, ночь и луна - вот мои приоритеты!



Питер:

В Питере я уже была до этого два раза, посетила все музеи, которые хотела, в том числе и Эрмитаж (О, Ван Гог!!!), поэтому в этот раз шлялась только по магазинам. Накупила себе всякого барахла, дисков музыкальных, которых у нас в городе не достать и фильмы. А еще я коллекционирую кошечек и приобрела себе 3 и еще рамку в виде кошечки. Короче, вот такая я кошачница, как говорит моя мама. А еще моя лапуля на меня не обиделась, как я предполагала, и я СЧАСТЛИВА!!!

---

Я вернулась, но...

Вот я и вернулась домой, но к сожалению опять уезжаю во вторник в Питер и приеду только в воскресенье. Но чтобы ты не скучал, я оставляю тебе свой рассказ и буду ждать коментариев по приезду. До встречи.

---

уезжаю

Хочу сказать тебе, что я уезжаю на все выходные в деревню к бабушке на ДР. Так что меня не будет, но ты не грусти тут без меня. А вообще задумалась сегодня ночью о том, кто я, где я и зачем я здесь существую. Так и не нашла ответа ни на один из вопросов. Только слезы были моими подругами в эти мгновения, только они утешали меня. Такие соленые, как море и такие горькие, как самая сильная горечь вселенной. Сижу сейчас, а шея вся мокрая, но я все же приду в себя, потому что получила по почте письмо от очень хорошего человека, надеюсь оно не последнее.

---

статья

О Господи! Только что позвонила моя директрисса и сказала, что к завтрашнему дню я должна написать статью по дизайну. Кошмар! Так не хочется. Я ее уже месяц пишу и все никак, надо книгу по дизайну читать, а мне не хочется. У меня и так столько книг нечитанных еще, а я что должна какой-то сраный дизайн изучать. Короче, пошла я писать статью. Делать нечего, все равно завтра крайний срок.

---

Контрабас

Сегодня у меня обычный, скучный день, ничего такого не произошло, о чем стоило бы писать. Разве только то, что я прочла книгу Зюскинда "Контрабас". Очень занятная и даже веселенькая вещица, но с "Парфюмером" конечно не сравнить, совсем другой стиль. Когда я читала "Парфюмера", то отчетливо ощущала все запахи, которые там описываются на яву. Это было бесподобно. Я "проголотила" эту книгу за день, настолько она захватывает. Особенно остро чувствуешь запахи в самом начале, когда рассказывается, как мать главного героя рожала его, прямо на рынке, среди всяких сгнивших продуктов, кучи мух и грязи.

Вопрос: какую литературу предпочитаете?

1. Русская классика		0	(0%)
2. Современная русская проза		0	(0%)
3. Современная зарубежная проза		2	(66.67%)
4. Поэзия		1	(33.33%)
5. Французские авторы		0	(0%)
Всего:		3 Всего проголосовало: 3

---

сигареты

Блин, я до сих пор не сплю! Мне это уже поднадоело. Уже почти пачку выкурила, скоро покапает, да и тошно так, что спасу нет. Короче, схожу с ума, заблудилась где-то далеко в своих мыслях и они меня не отпускают назад. Спасите. А еще у меня мечта, побывать в психушке (один раз чуть до этого уже не дошло), уж очень хочется посмотреть на настоящих психов, я бы потом что-нибудь о них написала.

---

день - дерьмо!

Сегодня у меня ни день, а полное дерьмо. Воду горячую отключили и еще в теле такое ощущение, будто меня колотили палками всю ночь.

Короче, этот мой рассказ вполне соответствует моему восприятию жизни на сегодняшний день.





И жить, и чувствовать, и плакать.





Comment se fait- il qu’il y ait sur la terre

Une femme seule déséspérée?¹

Мишле.

La mort sera ma suprême protestation

contre un monde de larme et de sang…²

Albert Camus



Осень. Вечер. Старый бревенчатый дом на окраине города. Он совсем не красив, не ярок. Он сер и уныл. На окнах нет ни занавесок, ни цветов. Одна лишь кошка, такая же серая, такая же унылая. Старая, уставшая от своей монотонной жизни кошка. Она, собрав последние силы, вылизывает себя, нежась в лучах холодного осеннего солнца. На скамейке около дома сидит женщина. Старая женщина. Она ничего не делает, просто сидит, смотря вдаль.

Ее фигура напоминает очертания лебедя: скрюченная спина, покатые плечи. Руки, казалось, высохли с годами, стали похожи на жесткие прутья. Лицо избороздили многочисленные морщины: большие и маленькие, глубокие и чуть заметные. Щеки впали, стали похожи на осевшие могилы. Губы ссохлись и полопались. Короткие волосы не стелились ковром, покрывая ее большую, неуклюжую голову, а были выдерганы клочками. Верхние веки поникли и свисали над глазами, подобно ветвям плакучей ивы, склонившимся к холодной воде, из-под которой пробивался чуть заметный, тусклый, почти угасший свет ее глаз.

Она сидела, сдвинув колени. Смотрела вдаль, сквозь череду “лысых деревьев”, за которыми виднелось ее прошлое, окаймленное кровавым закатом.

Она размышляла. О чем? Что она сделала? Она обманула всех, предала всех. Она стала одинокой. Одинокой и абсолютно свободной. Она считала предательство наивысшей степенью свободы, но она ошибалась.

Никогда ты не будешь свободна! Никогда ты не будешь одинока! Даже тогда, когда ты одна, ты не одна. Ты наедине с самой собой. Со своими мыслями, чувствами. Которые наполняют душу, забиваются в нее до отказа, во все ее уголки, во все ее щелки. Порой это мешает жить, мешает дышать. Собственные мысли мешают думать. Они переполняют тело и сочатся наружу слезинками на ресницах, влажностью под глазами, стекают по шее вниз к груди, лаская ключицы, омывая их своей соленой влагой, которая впитывается обратно. Плюнь в лицо тому, кто скажет, что ты проливаешь свои слезы напрасно, что ты теряешь свои чувства! Нет! Все возвращается. Все возвращается и ты плачешь снова и снова, не теряя ни мыслей, ни чувств. Ты остаешься зависимой от них. Ты теряешь свою свободу. Лишь мертвые обладают полной свободой. Они свободны от мыслей, чувств, ощущений. Это одиночество, эту ценную свободу они получили бесплатно, никого не предав.

Раскаяние – это предательство себя самим собой, самооскорбление. Она раскаялась, предала себя и освободила обманутых ею от туманной дымки лжи, лицемерия и жестокости, витавшей в воздухе и затмевавшей глаза. Она сдернула с них пелену обмана, которой они были укутаны раньше. Раскаяние страшило ее, она не хотела сознавать, что одиночество – это не свобода, а отрешение от реального мира. Она поняла, что лучше быть запачканной чувствами, чем быть свободной и одинокой. Она поняла это, но было уже слишком поздно. Она сама сплела себе этот кокон. Кокон одиночества, лжи и предательства. Она осталась одна. Наедине со своими мыслями, чувствами, со своей болью, которая переполняла ее, которой не было места внутри, которая сочилась слезинками, сбегающими вниз ручейками, пачкающими шею потоками чувств. Но она не хотела больше отмываться от них. Она хотела быть грязной, запачканной, липкой и

источающей запах разврата и похоти, запах чувств, мыслей, переживаний. Но она была настолько стара, изрыта траншеями морщин, в которых догнивали останки ее прежних

ощущений, что новым, живым, непорочным чувствам не было места на ее теле и в ее душе. Одинокая, заброшенная, преданная самой собой она была обречена умереть в изгнании, в которое она сама себя впустила.

Она встала с серой скамейки, зашла в свой серый дом, задернула серые шторы и легла на серую кровать. Ее глаза смотрели в потолок. Бессмысленный взгляд ее серых, бездонных глаз померк навсегда, унося с собой надежду на то, что можно жить и чувствовать, и плакать.



________________________

¹ Как это могло случиться, что на свете живет такая одинокая отчаявшаяся женщина?

² Смерть будет моим наивысшим протестом миру слез и крови…



15.11.2001г.

@темы: Творчество

---

идея!

Представляешь, у меня появилась идея. Может она конечно бредовая, но все же. Короче я решила написать серию рассказов о 7ми смертных грехах и каждый из них будет называться определенным грехом. Вот так. Посмотрим, что у меня получится. Обязательно буду оставлять здесь какие-то наметки по этому поводу.

---

а вот мой новый рассказ

Это мой новый рассказ,почитайте..отзывы присылайте по адресу [email protected]





Любовь? – Нет. Безумие? – Да!



К ненависти можно привыкнуть,

к любви привыкнуть невозможно.

Жан Ануй.



I. ОНИ.



Говорят, что от любви до ненависти один шаг. Они сделали этот шаг. Они ушли от любви, которой и так не было в ненависть, которая повсюду. Они шагнули из ниоткуда вникуда. Они просто спутали любовь с ненавистью, ведь ненависть также может ласкать, но тут же бить, отталкивать и разрывать на части. Она может быть нежной, обходительной или страстной, страстной до боли, до тоски, до ломки в костях. Она может надломить душу, разорвать мысли, утопить чувства. Хоть ненависть и смертный грех, она лучше любви. Ненависть не лжет. Она колет глаза тонкой, как иглы, как шипы правдой, она срывает волосы, разламывает пальцы, разрывает рот, сдирает кожу, но не лжет. Любовь проделывает то же самое, но прикрываясь личиной добродетели. Любовь полна лицемерия, оно сочится из нее, словно липкий мед сквозь соты, и они летели на этот мед, как стая помойных мух, польстившись его ароматом. Но ненависть не терпит лицемерия, и налетела на мед огромным облаком черного, густого дыма. Прихватив с собой безумие, ненависть захлестнула их обоих, пробудила от забытья, смыла дурманивший аромат лицемерия. Остальное сделало безумие…





II. ОНА.



Она пьет черный кофе и курит сигареты одну за другой, она читает книги и дышит ими, она смотрит фильмы и живет в них. Для нее важны лишь образы, заимствованные из реального мира. Она красит глаза черным так, что они начинают слезиться и создается впечатление, что она плачет. Это впечатление реально. Она плачет молча, без единого звука, без единого всхлипа. Когда влажность слез испаряется, выступает их соль. Она осыпается на скулы, на шею, на грудь. Она разъедает ее тело снаружи. Изнутри его разъедает печаль, тихая, безмолвная печаль, печаль от разочарований в реальном мире, дверь в который она захлопнула сама, захлопнула с такой силой, что отлетела вера в любовь, висевшая на ручке. Она упала и разбилась вдребезги, разлетелась на бесчисленные кусочки, которые забились далеко в самые дальние, самые темные уголки ее души и остались там гнить и разлагаться на мелкие неприглядные частицы, остались там источать запах, подобный запаху комнаты, в которой три дня пролежал покойник. Да, у мертвой любви отталкивающий запах грязи, смешанный с запахом пота, алкоголя и сигаретного дыма. Мертвая любовь выглядит жутко. У нее пожелтевшие от постоянного черного кофе зубы и не покидающая рот сигарета. Ее ногти изгрызены почти до основания, а их остатки замазаны черным, ее пальцы сухи и холодны, словно тонкие ветви осеннего дерева, ее губы, хранящие в себе острые кусочки обкусанных ногтей, потресканы, рот разорван криком, глаза впали так глубоко, что могут видеть лишь горбинку острого носа. Раньше они были полны дождевых слез, а теперь усыпаны белой солью, словно снегом - осенние слезы дождя сменились снегом зимы. Мертвая любовь ничуть ни краше живой смерти. Она также крадет жизнь, крадет бесстыдно, без разрешения, без предупреждения, крадет и уносит далеко за границы реальности, оставляя тело безжизненным, бездушным существовать в рамках своего нереального выдуманного мирка.

Сначала тело пытается бороться, постоянное курение и алкоголь вызывают отрыжку, а вскоре и рвоту, огрызки ногтей кровоточат и гноятся в распухших губах, пальцы ломит, словно их зажали в тисках, кожа истончается, становится видно, как кровь течет по венам, глаза краснеют от постоянной бессонницы настолько, что эфемерный мир весь делается красным: красное тело, красные книги, красные сигареты и вино, любое вино становится красным. Но однажды соль разъедает их до такой степени, что они перестают видеть. Красный мир сменяется черным: черное тело, черные книги, черные сигареты и вино, любое вино становится черным.

Но постепенно тело привыкает. Его уже не рвет от привкуса черного вина, оставляющего на зубах несмываемый налет, не рвет от горького вкуса черных сигарет на черном языке. Вино со вкусом чернил, сигареты со вкусом горечи и черный кофе, обжигающий черную глотку. Тело истончается, сквозь него сочатся разбитые чувства, испачканные пеплом, словно вода сочится сквозь сито. Но скоро оно совсем очерствеет, станет твердым, как камень, закроется, затянется, словно порез острой бритвы на запястье, чувства перестанут проникать внутрь. Даже в ее аморфном мире ей слишком много места, слишком много ее среди нее, ей не тесно даже в рамках своего тела, в том коконе, в который она сама себя поместила. Она променяла аромат жизни на смрад одиночества.



III. ОН.



Он жил только ради нее, делал все для нее, но она не ценила, она не любила и он выкинул ее из своей жизни. Теперь только обида, боль и разочарование, только абсент и размытые образы. Он заперся в собственном доме и замкнулся в себе; он задернул шторы и закрыл глаза; он потушил свет и погасил чувства. Он ограничил пространство рамками своего тела и своего дома, и в этом пространстве была лишь тьма, лишь темные мысли и темные чувства, витавшие повсюду. Абсент стал его другом, сигареты подругами. Он говорил со стаканом, рассказывал ему все, а потом выпивал его содержимое вместе с собственными слезами и болью, впитавшейся в абсент, и снова был полом ими. Его тело высохло, глаза потемнели, взгляд померк. Абсент разъедал его губы, сигаретный дым - глаза.

В его голове лишь мысли о ней, смешанные с прядями длинных волос, проросшими внутрь. Они растут вглубь, прорастают так, что торчат уже из ушей, из носа и изо рта. Они обволакивают язык, забивают рот до отказа, уже нельзя произнести ни единого слова, издать ни единого звука.

От одиночества он посинел, стал совершенно синим, синим от горя, синим от холода. Он твердый как лед, напряженный как оголенный нерв. Он зол, жесток и несчастен. Он чувствует, как безумие подкрадывается к нему. Оно сзади, выглядывает из-за спины, смотрит своим пустым, но манящим взглядом. Оно тянет его в ночь, во мрак, в вечную пустоту, в которой лишь леденящий мысли мороз и разрывающий плоть ветер, который превращает тело в ошметки. Оно становится похожим на кусок гнилого, бесцветного мяса, которое пролежало в теплой воде вечность. Вечность и безумие превращают тело в разлагающуюся массу, кишащую червями и источающую запах одиночества.

Его волосы поседели, но не стали белыми, они лишь стали старше и тяжелее. Они тянули его вниз, и он, склоняясь под их тяжестью, становился все меньше, все суше, все тоньше. Он был обвит ими, словно змеями, и они высасывали из него мысли, опустошали его тело. Словно комар, сосущий вену, они раздувались и становились все больше, все тяжелее, все краснее.

Его глаза впали, словно их кто-то тянул изнутри, и не видели ничего кроме густых, красных бровей и острого носа, из которого все время текла кровь, добавляя красноты волосам, заполняющим рот, который был настолько забит ими, что чувствовалось, как кровь пульсирует в ушах. И это еще больше приближало его к безумию, которое уже тянуло его к себе за волосы, торчащие из ушей.

Тишина. Тишина нарастала и в одно мгновение стала настолько невыносима, что превратилась в густую пену, заполняющую всю комнату.

Он был полон одиночества, которое затягивало его чувства, словно края зарастающей раны от неровного пореза ржавой бритвы.







IV. ОНИ.



Где он теперь? Он так и остался в этой вечности с безумием в глазах и одиночеством в душе, и горькие слезы дождя лишь сменились обжигающим снегом зимы. Его слезы замерзли, не успев блеснуть своей соленой влагой на груди или шее. Его безумие одолело его, затащило под землю, привязало его к корням деревьев и оставило на растерзание голодным червям. Словно бездомные собаки они будут рыскать во тьме в поисках пищи пока не найдут его. И тогда набросятся на его мягкое тело и вопьются в его гниющую плоть и съедят без остатка.

А она? Что стало с ней? Что осталось от нее? Лишь маленькая кучка пепла, которую подхватил безжалостный ветер и унес на своих сильных, могучих руках вдаль, за границы мира. Так далеко, где бывает только он, сам ветер. Он проносил ее над океанами полными соленой воды, такой же соленой, как ее слезы; он хлестал ее тонкими, как жгут ветками деревьев, такими же тонкими, как и ее руки; он изранил ее острыми, как иглы льдинками, такими же острыми, как и ее взгляд; он опалил ее на жгучем солнце, до бесконечности замораживал ее зимними вьюгами, такими же безграничными, как и ее душа…



Зачем им была нужна эта любовь? Она была одинока. Она любила каждого из них по отдельности и никогда вместе. Она ласкала ее своими поцелуями, острыми, как лезвие бритвы, его - горячими, как огонь прикосновениями. Она привела их к безумию, к ненависти. Их чувства умерли, очерствели, засохли, закрылись. Она не любила их, она с ними играла, играла в безумие.









12:06:2005г

@темы: Творчество

---

Темно снаружи, холодно внутри



…тебе нужны страдания плоти,

чтобы не думать о страданиях души…



…настоящая человеческая жизнь

начинается по ту сторону отчаяния

Жан-Поль Сартр,

“Грязными руками”



С каждой прожитой минутой она умирает, с каждой секундой приближается к смерти. Она ждет полного краха, раздробленности, душевной нищеты, полной пустоты. Она ждет тумана, ночи, сырости и грязи. Она ждет долго, больно. Лицо в поту и руки холодеют, ногти вырваны с корнем. Кровь. Она чувствует свою кровь, пресный запах крови. Холодный взгляд направлен на стрелки часов. Она ждет. Но ведь можно и не ждать! Нужно лишь бритвой по венам, нужно лишь голову в петлю, один шаг из окна. В никуда.

Но не успела. Опоздала. Он сам закрыл над ней крышку гроба. Он поставил подножку, и она упала. Теперь темно. Лишь черви, копошась в ее теле, смердят, утопая в самих себе. Но ей не противно, не страшно, не жалко. Отдаться им! Их сотни, тысячи, сотни тысяч. Они ждали, когда она придет, и они набросятся. Снимут одежду, кожу. Снимут все. Съедят до костей, до пепла. Лишь пепел и кости, томящиеся в деревянной коробке.

Они въедаются все глубже, в самое сердце, в душу, от которой остались одни лохмотья, обрывки. Она стала похожа на решето, сквозь которое просеивают ее любовь, превращенную в пыль. Лишь пыль и мгла, лишь смрад и черви, лишь крышка гроба над головой и два метра сырой земли.

Но слезы сочатся, смешиваясь с грязью, остатками разлагающегося тела и червями. Слезы, которые, высыхая, оставляют соленые дорожки на впалых щеках и тонкой шее. И мокрые ресницы тянут вниз, на дно.

Он отнял ее любовь, выскреб ее душу, и, поднеся к обрыву, отпустил. И она летела. Молча. Так долго. Ни слезинки из глаз, ни упрека из уст. Лишь ветер по щекам, лишь камни по спине. Она видела небо. Голубое-голубое. Последний раз она видела небо. Таким. Он накрыл его черным плащом вечной ночи. Теперь оно смотрело на нее тысячей слезящихся глаз, готовое разрыдаться в любой момент. Она темнее ночи, чернее тучи.

Тошно, тошно. Все давит, разрывает на клочья. Лопаются красные от слез глаза. Лопаются вены. Бурлящая кровь разъедает их, съедает их без остатка. Руки в кровь, пальцы бритвой. Губы ссохлись, треснули, лопнули – не смочить, не исправить. Глаза застыли, нет слез. Лишь мысли, мысли, везде мысли. Им тесно в голове и они болтаются сзади длинными, черными нитями, переплетаясь друг с другом в беспорядочные клубки. Тянут так сильно, что открывается рот, рождая стон. Слабый, хриплый, еле слышный, еле уловимый стон. Рыдание без слез, смех без улыбки.

Мысли испепеляют ее, даже мысли съедают ее без остатка. Холодные, черствые мысли. Чувства замерзают, но не остывают. Холодно, так холодно. И пар изо рта, и обледенели губы, и рассыпались пальцы …

Темно. Темно. Она ждет темноты и холода, пустоты, пропасти, провала. Шагнуть, не ждать. Всего один шаг. Уже темно. Темно и холодно. Они молчат. Леденящее молчание. Она их чувствует лишь кожей, холодной кожей своего тела.

Но вдруг оттаяла! Обнажена до костей. Уже не холодно, но по прежнему темно, темно и спокойно. Лишь ресницы все еще хранят на себе привкус соли, лишь горечь в ушах, и длинные белые волосы секутся, ломаются и падают вниз, в холодную темноту.

Море. Ветер. Он бесстыдно ласкал ее кожу, но, внезапно пугаясь, прятался в волосах, теребя их и играя с ними. Перебирал каждый волосок, заходя то с одной, то с другой стороны, касался уха, шеи, сбегал по груди вниз к ее ногам, облизанным морем, пытаясь закутать их, согреть. Прикосновения моря оставляли на себе серебристый налет, который, ласкаясь, уносит ветер. Все. И лишь жалкая оболочка на берегу, глупая оболочка полная слез.

Все… и вздох, и ветер!









21.04.03г.

@темы: Творчество

---

Ну наконец-то!!!!

Наконец-то я завела себе дневник. Парилась долго, но это того стоило. Теперь еще буду неизвестно сколько париться и оформлять его, потому что я в этом ну совсем нифига не смыслю...Вот так-то!!